Send as Postcard

Сенная площадь
в 1736 году один из частых в Петербурге тех лет пожаров уничтожил лотки и балаганы Морского рынка. И после того рынок с его мясным и калашными рядами, с торговлей сеном и дровами переместили от района Адмиралтейства на обширный пустырь позади Большого Гостиного двора - в ту пору еще деревянного. Возник Новый Морской рынок.
Но купцы-гостинодворцы были не рады новым соседям - как бы и здесь не заполыхал красный петух. И «пожарного страха ради» ноябрьским указом 1736 года тут запрещено было вести торговлю дровами и сеном. Тогда предприимчивые купцы облюбовали для торговли сеном неподалеку свободный от построек, заболоченный, покрытый редким лесом участок, в 1737 году положивший начало Сенной площади Прошло несколько десятилетий, и в 1775 году на Сенной площади по базарным дням началась торговля продуктами, привозимыми крестьянами из деревень. А вскоре торговля повелась ежедневно, так и возник еще один постоянный петербургский рынок. О нем повествует журналист: «На Сенной производится торг всякими съестными припасами и питиями, ¦посудой каменной, железной и деревянной. Окружающие ее дома, особенно в нижних ярусах, наполнены харчевнями, мелочными лавками, питейными домами».
В начале XIX века рыночная площадь была разделена на две части рядами деревьев которые стояли посреди нее, продолжая линию Садовой улицы. На одной половине Сенной площади с возов или с саней торговали съестными припасами приехавшие крестьяне, а другая сторона, предназначенная для постоянного торга, беспланово застраивалась лавками, ларьками, торговыми балаганами.
Уже в те далекие годы выдвигались предложения о реконструкции и благоустройстве площади. Так, в 1826 году архитектор А. Модюи предложил устроить здесь крытый рынок с двумя фонтанами. Николай I этому проекту не дал хода, и вопрос о приведении рынка в порядок отодвинули на десятки лет.
За покупками на Сенную в первой половине XIX века приходил в основной трудовой люд столицы. Тогда Сенная являлась не только торжищем, но и биржей труда - здесь предлагали себя оброчные крестьяне - каменщики, плотники. Здесь же подвергались телесным наказаниям крепостные дворовые люди. Об этих позорных для царизма публичных порках напоминают строки Н. А. Некрасова:
Вчерашний день, часу в шестом, Зашел я на Сенную, Там били женщину кнутом, Крестьянку молодую...
Более века Сенная площадь была одним из самых антисанитарных мест Петербурга. Даже городская управа вынуждена была признать, что «Сенная площадь и переулки, ее окружающие... издают такую страшную вонь, которая буквально может довести человека до обморока».
Под стать площади были и прилегающие к ней переулки: Спасский (ныне улица Петра Алексеева); Конный, где продавали лошадей, позже он назывался Демидовым, так как там находилась усадьба уральских миллионеров Демидовых, с 1952 года он носит имя фронтовика-шофера Героя Советского Союза А. И. Гривцова; Полторацкий (рядом находились дома, складские и усадебные постройки, принадлежавшие директору Певческой капеллы М. Ф. Полторацкому) - позже по имени нового домовладельца назывался Горсткн-ным, с 1952 года именуется в честь героя-летчика улицей М. А. Ефимова; Телячий - в старину тут торговали телятами, потом, по фамилии владельца дома, стал называться Таировым, с 1952 года он называется именем Героя Советского Союза летчика П. А. Бринько.
Рядом с Сенной площадью существовало одно из самых злачных мест Петербурга - печально знаменитая Вяземская лавра. Название было проникнуто иронией: лавра-это мужской монастырь высшего ранга, в России было всего четыре лавры. А в гигантском притоне, известном под именем «Вяземская лавра», порядки были отнюдь не монастырские. Об этом впервые рассказал В. В. Крестовский в романе «Петербургские трущобы», писали о Вяземской лавре и многие другие литераторы.
В XIX веке предприимчивый князь Вяземский приобрел обширный участок между Сенной площадью и Фонтанкой, включающий в себя и строения на территории нынешних домов №№ 4 и 6 по Московскому проспекту. В конце минувшего века во флигелях, обращенных на Забалканский (ныне Московский) проспект, размещались трактир, семейные бани, питейный дом и несколько портерных лавок, десятки других мелких торговых заведений. Во дворе дома (там, где теперь находится рынок) помещались постоялый двор, чайная (на местном языке она называлась «мышеловкой» - вероятно, по тому, что чины сыскной полиции обычно находили здесь разыскиваемых) .
Один из бытописателей Петербурга рассказывал, что почти полтораста квартир «Вяземской лавры» «заняты... не беднотою, но отребьями, отбросками, паразитами общества. Это не беднота Песков или Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая; это люди хотя до безобразия рваные и грязные, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие достать копейку». И очеркист рассказывал о колоритном быте «Вяземской лавры»: о торговле провизией, «добытой из выгребных ям»; о немощеной площадке во дворе, где тряпичники и «крючочники» разбирают для продажи «всякую дрянь...» И горе подвыпившему петербуржцу, который случайно забредет сюда. Коль останется жив, он, избитый и обобранный до нитки, утром придет с жалобой в полицейский участок, и там ему скажут: «Ведь ты знал, что это Вяземский дом... Впредь наука, не будешь другой раз тут шляться...»
Внутри Вяземской лавры, на месте нынешнего рынка, работало несколько мастерских (меднокотельная, слесарная, мебельная, корзиночные и другие). Здесь же стояли легковые и грузовые извозчики, был постоялый двор для крестьян, которые приезжали в столицу для сбыта деревенских продуктов.
В доме № 3 на Сенной площади размещался «малинник»- это была клоака, один из крупнейших в городе притонов уголовников и проституток.
Да и вся Сенная была гигантской клоакой. В. В. Крестовский так описывал ее: «По краям площади, в громадных, многоэтажных и не менее улицы грязных домах мигали огоньки в.окнах и фонари над входными дверями, означая собой целые ряды харчевен, трактиров, съестных, перекусочных подвалов, винных погребов, кабаков с портерными и тех особенных приютов, где лепится, прячется, болеет и умирает всеми отверженный разврат, из которого почти нет возврата в более чистую сферу и где знают только два исхода: тюрьму да кладбище...» Трактиры на этой площади: «Углич», «Крым», «Сенная биржа» и бесчисленное множество других служили Рассадниками болезней, преступности и антисанитарии.
В примыкавшем к Сенной площади Демидовой переулке, в доме № 18, размещался ночлежный дом. Изданный в 1897 году объемистый том «Город С.-Петербург с точки зрения медицинской полиции» сообщает об этой ночлежке: «Для содержания в надлежащей чистоте и в предупреждение распространения заразы постельных принадлежностей ночлежникам не полагается, каждый из них спит в своей одежде. Каждый день в 6 часов вечера открывается приют, к этому времени на улице всегда стоит толпа людей, ожидающих очередного впуска, все спешат встать ближе к двери, так как желающих попасть на ночлег 200-250 человек, а в приют принимают только 150 человек... Ночлежники предпочитают ночевать в приютах, чем в частных квартирах, так как в приютах каждому из них дается на 6 копеек пищи, а уплачивает каждый только 5 копеек». В книге умалчивалось, что так называемое «Императорское человеколюбивое общество» на питание каждого ночлежника отпускало лишь по 3 копейки...
Ежедневно кто-нибудь из обитателей этой ночлежки надевал на плечи плетеную корзину и отправлялся в лавки Сенного рынка за «доброхотными даяниями». Иные купцы бросали в корзину свое подаяние, иные прогоняли «объедал» и «крохоборов».
Доходные дома по периметру площади заселяли убогие завсегдатаи Сенного рынка и сезонники, прибывшие на заработки в северную столицу.
Городской санитарный врач А. Н. Рубель в отчете (1899 год) о жилищных условиях сезонных рабочих, обитавших в районе Сенной, писал, что в большинстве случаев они снимают «углы» и «квартира только тогда считается наполненной, когда уже ни в какой уголок нельзя больше втиснуть ни одной койки». Нередко жильцы помещаются в узких закоулках между печью и стеной, иногда даже прямо на полу и даже (как это происходит, к примеру, в Вяземской лавре) - под нарами... Спят не только в комнатах и кухне, но и в коридорах, узких проходах, в помещениях, совершенно лишенных света и какого-либо движения воздуха. В одном и том же углу помещаются и портной, и сапожник, и шапочник, и скорняк со своим скарбом, рухлядью, «и несчастный обитатель угловой квартиры своими легкими поглощает всю ту пыль, которая уже при легком прикосновении густым столбом поднимается над этой ветошью». Конечно, никаких шкафов или иной мебели для одежды нет. Белье, сапоги, портянки и т. п. разбросаны беспорядочно повсюду. «Воздух в этих квартирах настолько удушлив, что даже летом, при открытых окнах, почти невозможно дышать». Полы со щелями, покрытые толстым слоем грязи, обои, испещренные пятнами от раздавленных клопов, черные от копоти потолки, грязные, слабо пропускающие свет, оконные стекла - в угловых квартирах. «Во всех щелях,- пишет Рубель,- мириады клопов, тараканов и других насекомых». И, вероятно, все эти люди считали себя безнадежно пропащими...
Приведем еще один штрих, характеризующий быт Сенной площади. Ф. М. Достоевский в «Преступлении и наказании» пишет: «Около харчевен в нижних этажах, на грязных и вонючих дворах Сенной площади, а наиболее у распивочных толпилось много разного и всякого сорта промышленников и лохмотников. Раскольников преимущественно любил эти места, равно как и близлежащие переулки... Тут лохмотья его не обращали на себя ничьего высокомерного внимания, и можно было ходить в каком угодно виде, никого не скандализируя...»
Антисанитарии городской периферии (к ней относилась и Сенная площадь) сопутствовали частые эпидемии.
В историю города вошло событие, известное как «холерный бунт на Сенной площади». Дом № 4 в бывшем Телячьем переулке после смерти его хозяина Теттера (преподавателя музыки в Лицее) перешел во владение богача Гаврилы Таирова, и проезд стал называться Таировым переулком. Новый владелец сдал свой дом под больницу. В городе в 1831 году началась холерная эпидемия, в больницу у Сенной площади стали привозить холерных больных. Смертность была огромна. По городу пошли слухи, что больных в Таиров переулок везут к врачам-убийцам на верную смерть. И 22 июня 1831 года вспыхнул этот «холерный бунт».
В журнале «Русская старина» в 1885 году, в томе 47 опубликованы воспоминания об этом событии, оставленные офицером, стоявшим в этот день в карауле на Сенной площади. Жара стояла нестерпимая, необычная для Петербурга. Офицер видел, как громадная толпа ворвалась в центральную холерную больницу в «грязном и смрадном» Таировом переулке. Разъяренные люди выбрасывали из окон докторов, фельдшеров, аптекарей. Полиции не удалось пробиться через эту толпу, прийти на помощь медикам. Толпа росла и бушевала. Торговцы на Сенной площади торопливо запирали свои лавки. Всех, кто был в треугольных шляпах, едущих на извозчиках и в экипажах, толпа принимала за докторов, нещадно избивала их. Кареты, в которых подвозили холерных больных, тащили на Кокушкин мост и оттуда сбрасывали в Екатерининский канал (там они еще долго лежали вверх колесами).
- Доктора потрошат народ!..- вопила разъяренная толпа.
Около восьми часов длился этот бунт, поистине бессмысленный и беспощадный. К вечеру он был подавлен прибывшими войсками. Но «усмирение» бунтовавшей толпы услужливые царедворцы приписывали Николаю I. Они сочинили фантастическую версию о том, что, узнав о бунте на Сенной площади, царь «решил немедленно сам ехать его усмирять и, несмотря на все мольбы приближенных, сел в коляску и без всякого конвоя поехал на Сенную. Въехав в разъяренную толпу, государь остановился, поднялся во весь рост в коляске и своим громовым голосом закричал: «На колени!» Ошеломленный народ как один человек опустился на колени».
Эта версия несостоятельна. Царь действительно приехал на Сенную площадь, но на следующий день, после того как бунт был подавлен войсками и полицией. Но этот «подвиг» царя как один из славнейших в истории его царствования увековечен на монументе, стоящем на Исаакиевской площади.
Антисанитария продолжала царить на Сенной, грязь, хаос и зловоние стали наконец нетерпимы.
Составленный комиссией при городской Думе в 1865 году документ гласил: «Площадь постоянно покрыта грязью и от разлагающихся и испаряющихся на ней нечистот воздух портится и всюду распространяется зловоние. В эту зараженную атмосферу ежедневно свозят для продажи значительное количество легко подвергающихся порче жизненных припасов... и тут же продовольствуются бедные и рабочие люди... На одной стороне площади торгуют этими припасами в кое-как сколоченных лачугах, между которыми с трудом можно пробраться по скользкой и грязной мостовой, под которой скопляются грязь и нечистоты; на другой стороне Сенной, под открытым небом без всякой защиты от дождя и непогоды, торгуют овощами, стеклянной и фаянсовой посудою, башмаками, рукавицами и т. п. Нечистота площади и беспорядок во всем дошли до крайних пределов.»
Меры наконец были приняты. В 1880-х годах по проекту архитектора И. С. Китнера на месте прежних беспорядочно поставленных лавчонок и торговых балаганов были построены три железных корпуса под стеклянными крышами, по типу близкие к сооружениям существовавшего тогда «Чрева Парижа» - парижского Большого рынка. В каждом из корпусов были сделаны два сквозных продольных прохода, таким образом имелось четыре ряда лавок. Некоторые торговцы, побогаче, занимали несколько лавок в одном ряду. Всего в корпусах размещалось до 500 лавок, на каждой из них была обозначена фамилия торговца. Владелец лавки содержал приказчиков и «молодцов», которые разносили проданный товар по домам покупателей. К концу XIX века в корпусах было занято около двух тысяч человек.
В мясных лавках (они располагались в корпусе, стоявшем около здания гауптвахты, - дом № 37 по Садовой улице) стены были обиты цинковыми листами, здесь на крюках висели туши, на столах лежали потроха - пища бедняков, продавались по 50 копеек за пару (данные на 1888 год) замороженные зайцы, продавались корзины по тысяче воробьев (5 копеек за десяток!), продавались ощипанные голуби (они на французский лад назывались «пижонами»). Отдельно от тушек гусей продавались головы и лапки. На свиных тушах делались надрезы, чтобы показать толщину жирового слоя.
В лавках работали только опытные мясники, члены своеобразного замкнутого цеха мясников («чтобы незнающие люди скота доброго битьем не портили и худым запрещенным мясом не торговали»).
На крюках висели туши свежезабитых быков черкасской породы. Нужные куски отрубались при покупателях, мясники уверенно отрубали куски точно указанного покупателем веса. Над стойкой покачивалось огромное коромысло весов с медными чашами, висевшими на цепях. Мясники одевались одинаково: картуз с лакированным козырьком, белый передник поверх куртки, клеенчатые краги... Старались, чтобы ни один посетитель не ушел без покупки.
Современник свидетельствует, что в корпусах стоял неумолчный шум. Купцы кричат:
- Что вам угодно? Господин, зайдите!
- Сударыня, пожалуйте к нам: у нас хорошая черкасская говядина!..
- Барин, что покупаете? Милости просим!..
- Мадам, дичи не угодно ли?..
Очевидец пишет, что купцы заламывают тройные цены, но, впрочем, торгуются непродолжительно и находят с покупателями общий язык.
В корпусе у Демидова переулка торговали рыбой. Тот же очевидец пишет о рыбном ряде: «Груды судаков громоздятся почти до самой крыши. На полках - копченые сиги и серебристая семга. В бочонках - маринованная минога с перцем и лавровым листом. На полу стоят огромные водоемы, тут плавает живая рыба: окуни, щуки, ерши, угри и даже раки». Раки доставлялись из Финляндии и шли по цене от 50 копеек до 3 рублей за сотню.
В корпусе у церкви Спаса, кроме мяса, продавались овоши и фрукты. А в старом небольшом корпусе у Таирова переулка продавался щепной и скобяной товар: кадки, бочонки, корыта, корзины, топоры, замки, совки, самоварные трубы, тушилки для углей.
Торговля велась и за пределами корпусов. Кроме этих зданий, на площади сохраняли свои позиции мелкие лавочки, где велась торговля разнообразными товарами: от дешевой мануфактуры до детских игрушек и чернозема для домашних цветов. В мемуарах можно встретить воспоминание о том, что возле корпусов стояли слепцы в темных очках и молча сбывали свою продукцию - обычно разнообразные щетки: Для усов, для чистки лошадей, для подметания комнат и т. п, Покупатели с этими продавцами не торговались, клали им названную стоимость в шапку, без сдачи.
В корпусах было относительно тихо, если не считать криков зазывал. А на площади стоял неумолчный шум: грохот вагонов конно-железной дороги, крики ломовых извозчиков, вопли обворованных или обсчитанных покупателей...
Вскоре после 1917 года была ликвидирована «Вяземская лавра», уничтожен отвратительный «малинник», началось преображение старой Сенной площади. В 1939 году снесли загромождавшие площадь торговые корпуса (под предлогом, что они «являются помехой трамвайному движению»), рынок переместили на место былой «Вяземской лавры». Площадь покрыли асфальтом, вдоль тротуаров высадили деревья.
После окончания Великой Отечественной войны были продолжены работы по реконструкции и благоустройству Сенной площади. По проекту архитектора М. Я. Климентова был перестроен разрушенный во время блокады дом № 9 на углу переулка Гривцова. Высоко поднятая колоннада на фасаде здания украшает площадь и хорошо замыкает перспективу Московского проспекта. На месте домов, разрушенных вражескими снарядами и бомбами, поднялись новые жилые корпуса.
Реконструкция старой Сенной площади не затронула находящегося здесь памятника отечественного зодчества - здания гауптвахты. Это сооружение своеобразной архитектуры поставлено под углом к центральной оси площади, главным фасадом обращено к центру площади. Этот дом № 37 по Садовой улице - единственное сохранившееся в Петербурге сооружение, типичное для застав и «караульных домов» начала XIX века в городах России. Еще в XVIII веке на Сенной площади построили гауптвахту для размещения военного караула. Позже, в 1818-1820 годах, по проекту архитектора В. И. Беретти возвели новое, сохранившееся здание. Главный фасад декорирован четырехколонным портиком тосканского ордера под фронтоном и барельефом - композицией из воинских доспехов. Позади основного, парадного корпуса гауптвахты за металлической оградой находились служебные помещения, в том числе предназначенные для содержания арестованных лиц. Здесь в марте 1874 года за нарушение цензурного устава (как редактор периодического издания «Гражданин») содержался под арестом Ф. М. Достоевский. Есть основания предполагать, что камера находилась на втором этаже, с окном, обращенным на Спасский переулок. На площадке перед входом в здание в XVIII и в первой половине XIX века устраивались публичные порки крепостных.
В 1886 году в этом здании разместилась городская са нитарная лаборатория, где подвергались анализу продукты, привезенные на Сенной рынок. В 1891 году строение внутри было несколько изменено, приспособлено для аналитических исследований пищевых товаров.
Перед первой мировой войной здесь находился парфюмер-но-аптекарский магазин французской фирмы «Дом Фрер». В 1919 году в здании бывшей гауптвахты разместилась лаборатория Санитарного отдела Комиссариата здравоохранения. В наше время, точнее с 1957 по 1987 год, здесь размещался автобусный вокзал.
В 1963 году на Сенной площади распахнулись стеклянные двери павильона станции Московско-Петроградской линии метрополитена.
Вестибюль станции внутри облицован голубовато-серой плитой, стены выложены плитами красноватого гранита. Мощные, одетые в мрамор колонны поддерживают потолок просторного вестибюля. Полы подземного зала выложены плитами темно-серого гранита. Стены платформ и пилоны облицованы керамическими (фаянсовыми) плитками. Они по форме похожи на детские тянучки-«ириски», строители так и называют эти крохотные (2X2 сантиметра) плитки. Здесь уложено более полутора миллионов таких «ирисок».
Под Сенной площадью находится еще одна станция метрополитена-линии, связавшей центр города с районами новой застройки на правом берегу Невы. Идет прокладка подземной трассы на северо-запад Петербурга, к городским спортивным сооружениям и далее на Комендантский проспект.